от простора больно
Сейчас.
Новый русский
Под горой, под горою
На склоне крутом
Рвётся к небу крестовый
Узористый дом.
Кружевными поверьями —
Дым из трубы,
И подкова над дверью —
Корона Судьбы.
Корпус крепкий кедровый,
Рисковый полёт —
Это новый сибирский
«Титаник» плывёт.
Праздник
Я помню день
забытый, знойный,
Высокий, летний, заунывный.
В такие дни кончают войны,
меняют доллары на гривны.
Решают жить, дружить и верить,
Держать распахнутыми двери
И вместе Моцарта играть.
Любить, как родину, подругу,
Беречь родимую округу
И никогда не умирать.
И ощущают чьи-то плечи
И рук тепло, и пламень слов,
Простое счастье человечье,
Любовь!
Весна
Так поздно солнце
вышло из-за туч,
Что луч его окрасил город алым.
И вспыхнули вершины горных круч,
И темноты, и тяжести не стало.
И засветились алые дома,
И древние старушки улыбнулись.
И стало ясно – кончилась зима.
Свобода!
Солнце!
Звон зелёных улиц!
Весна сегодня гонится за мной,
И, может быть, я в этом виновата.
Иду к тебе по улице цветной,
По алому сиянию
заката.
К.С.А.
Стрелы взгляда – ты меток,
Так стреляют в зверьё.
Где-то в памяти клеток
Бьётся сердце твоё.
Где-то в памяти осень
Нас уносит в рассвет,
В тополиную просинь,
В то, чего ещё нет —
В дали Чуйского тракта,
В притяженье разлук.
Ты – находка, утрата,
Мой единственный
друг.
Снова синие ставни
Впустят лучик звезды.
Мы с тобою восстанем
Из смертельной беды,
Из полынного дыма —
Страшной горечи лет.
Мы уйдём молодыми
В необъятный Рунет.
Погладь мои крылья
Погладь мои крылья,
Любимый,
Мой Ангел,
Мой Ветер Лесной.
Чужое проносится мимо
Горючими клочьями дыма
Сорочьей, синичьей весной.
Расплавленным
золотом лужи,
луна и цветок фонаря.
Всё в мире
Забыло о стуже.
Весенней заботой горя.
Но где-то
В зелёном засилье,
В берёзовой глубине,
Найди меня, милый.
Погладь
Серебристые крылья
Мне.
Кин-дза-дза. Побег в ХХI век
И вот мы замыслили
наш побег —
И убежали,
как Вася – школьник.
Нас удивил ХХI век —
Бермудский многоугольник.
Здесь люди,
как волки лютой зимой
И в «Мерсе», и в электричке.
Вот потому-то,
Четланин мой,
Достань из кармана
спички.
Единственный малый
Живой огонь
Тебя обогреет, друг мой.
У человеков хладна ладонь,
и кровь закрашена клюквой.
Ангелу моему
Сыну
Ветром воет, собакой лает,
Чёрным лешим глядит в окно
Ночь осенняя, скука злая,
Да прогнать её – не дано.
Эхо носит, стучит по крышам
Серебром – ледяным дождём.
Ты не слышишь меня, не слышишь,
Не найдёшь одинокий дом.
Ставлю свечку в светёлке старой —
Ангел светом души ведом.
Хлещет дождь беспросветно, яро,
Лает ночь – не пускает в дом.
В городе роботов
Один знакомый, с Севера, говорит —
мой город мёртв.
Другой, с Юга, говорит – живу в городе мёртвых.
Третий, с Востока, вторит – мой город мёртвых орд.
Все другие, с Запада (их много),
говорят что-то того же сорта.
Я в городе роботов давно живу.
Ау, где живые?
Ау, ау, ау!
В городе этом
В городе этом, по самые окна заваленном листьями,
Люди, как мыши, шуршат непотребными мыслями.
Бабочка жёлтая странно сквозит
в листопаде,
Кратким обманным теплом уносимая в ад.
Славные тёти и столь же бомжистые дяди
Лезут бутылки сбирать в городской палисад.
Осень. Октябрь.
Обнажилась разруха-старуха —
Грозно грызёт, догрызает старинный пассаж.
Выбиты окна. В провалах печально и глухо
Воет сквозняк да гуляет купеческий страж.
В доме разрушенном есть неприметные двери —
Вход на второй, сохранившийся чудом этаж.
Там, под высокими сводами ангелы-звери
Эры купеческой помнят былой эпатаж.
Помнят обеды и танцы, девичьи фигуры,
А по утрам колокольный серебряный звон.
Нынче этаж называют отделом культуры —
Глупая шутка купеческих новых времён.
Было бы, впрочем, наивно
искать здесь чего-то иного —
в схроне руин
на разрушенной улице
графа Толстого.
2014 г.
Красная осень
И жизнь и смерть, и слово – в божьей власти.
Ты, мальчик, чей? А я уже ничей.
Не выплакать ни счастья, ни несчастья
Тоске моей, исполненной очей.
Поля и веси тонут в красном дыме,
Летит журавль-мальчишка из гнезда.
И птицы нарождаются седыми,
И лето не вернётся никогда.
Дробится город в лужах на осколки,
Оранжевый дрожит калейдоскоп.
По улицам разгуливают волки —
Ах, это люди плачут без умолку,
Читая злой осенний гороскоп.
Листвой забиты сонные тропинки.
Ты, мальчик, чей, исполненный очей?
Сегодня не крестины, а поминки —
И я уже ничей.
В доме пахнет брусникой
В доме пахнет брусникой, грибами белыми.
Солнце играет – оранжевый блик в окне.
Кажется, самое важное дело не сделано.
Но, может быть, это – всего лишь кажется мне.
Длится день, плачет злой телефон, запрятанный
под подушку – опять помешал во сне.
В беззащитной душе, понарошку прикрытой латами,
Кто-то бегает, кто-то думает о весне.
Но мечтателю этому трудно живётся осенью,
Был приказ экономить жестоко на всём и всём,
потому что без спроса – восемью восемь
Жизнь умножила тяжесть того, что несём.
По плечу ли ему, записному мечтателю,
Время в дырочках от свинцовых пуль.
Кто-то дырки пытается заровнять шпателем,
Но заравнивает будущие май, июнь, июль.
Смертельный номер – жизнь пополам с данайцами.
Но мечтатель – надеется всё равно.
Одуванчики ясноглазые снова ему приснятся.
Жизнь – обман, мираж, наваждение, но…
Красный сон заката
В шелка листвяной бури, в их огонь
Вплетает ветер красный сон заката.
Принцессу Осень ждёт летучий конь,
Но разве в том принцесса виновата?
Да место ль ей в асфальтовой беде,
Босой, привольной и простоволосой?
Сгорает Время, Жизнь.
Уходит осень.
Кармин и пламень всюду и нигде.
Обшарпанный автобус громыхнёт,
Лаская шиной ямы да ухабы.
Но дремлет лабиринт бетонных сот —
Так спят веками каменные бабы.
Уходит осень – что ей, золотой,
Прозрачный дым над крышами летящий!
Он пахнет человеческой бедой —
Таинственной, жестокой, настоящей.
Сгорает время… Всё в костре сгорит.
Когда и камень в пепел обратится,
Из недр восстанет огненный пирит.
Но осень эта – нет, не повторится!
Я – крапива
Я бы верно служила царю моему. Я сама!
Я бы точно служила, когда бы могла и умела.
Не дарила бы силы сверкающей искре ума,
Притворилась бы вечнозелёной цветущею розою белой..
Не удержишь потока колючих, как ёжики, дум,
Жизнь моя на крапиву – бродяжку так странно похожа.
Сжёг царя моего мой крапивный безжалостный ум,
Обернулась цветущая роза какой-то случайной прохожей.
Я бы верно служила. Но я не сумела – прости,
Я крапива. Я жгучее, друг мой, растенье.
Где мой царь – команданте? В далёком железном пути.
Да и где я сама —
та, готовая быть
зачарованной тенью?
Дорога длиною в жизнь
А.К.
1.
Придёшь в сей мир, и вот тебе награда —
Игрушка-Жизнь. Играй себе, играй!
Подарочек от Бога и де Сада —
Играть людей, чертей – посланцев ада,
И всуе поминать любовный рай.
Но мальчику вот этому – сломали
Его игрушку. Кончился завод.
Ни горя, ни заботы, ни печали:
Он без игрушки – мёртвеньким живёт.
Ушёл в себя, не ведая иного —
Всё дальше вглубь его уводит путь.
Он слышит, но не чувствует ни слова —
Поломанной игрушки не вернуть!
2.
Включились запретные датчики —
я знаю, так пахнет беда.
Душа моя плачет о мальчике,
ушедшем в себя навсегда.
К любимому дому, далёкому —
мальчишку ведёт естество.
Те царства, где око за око,
Теперь не достанут его.
И всё же не скажешь иначе —
Я знаю, так пахнет беда!
Душа моя плачет о мальчике,
ушедшем в себя навсегда.
Погибель-князь
Чужой пришёл и в горницу стучится —
Я, дескать, ваш сосед – торговец пиццей.
Я вам принёс чудеснейший пирог:
С приправой – ювенальною юстицией.
И вот уже мостится за порог.
И мы – почти товарищи пришельца
Или играть готовы таковых.
Но кто-то спохватился – это ж Ельцин!